20 ЛЕТ НАЗАД.
УЧЕНЬЕ СВЕТ - НЕУЧЕНЬЕ ТЬМА
/Зарисовки с натуры/
К 7-ми часам вечера на урок английскаго языка в Русский Центр стекается русская молодежь, размножившаяся за последнее время в благословенном Сан-Франциско, как грибы после хорошаго дождя.
В маленьком вестибюле тесно и шумно. В табачном дыму мелькают разноцветные перья на кокетливых шляпках вечно юных студенток, отливает серебром седина новичков студентов. В русский певучий говор вмешиваются французские, немецкие, чешские, сербские, китайские и каких только басурманских слов из всех стран света, где успела побывать русская эмиграция, не вплетается в православную русскую речь...
Новичок-студент внимательно читает сквозь двойные очки многочисленные , красочные плакаты, сообщающие веселым изгнанникам о балах, концертах и балетах и детально все их проштудировав, возмущается:
- Черт знает что. А где же объявление о курсах английскаго языка? А зачем оно вам, удивляются другие и так всем известно: начало в 7 часов в банкетном зале. Что ж вам еще нужно?
- Это я сам знаю, ворчит педантичный студент, но непорядок. У нас, в Департаменте Государственнаго Коннозаводства, или возьмем, даже в Югославии в Державной Коммиссии - все официальные объявления и постановления обязательно были вывешиваемы на специальных на сей предмет досках...
Запыхавшаяся старуш... виноват - дама средних лет, влетает в вестибюль.
- Хуер из диз хир инглиш лесонс?
- А вы бабушка, не портите английскаго языка, жарьте по русски, мы вас поймем.
Дама возмущается и сразу переходит на родной язык:
- Какая я тебе бабушка. Нахал. От теперешней молодежи только дерзости и можно услышать.
Смущенный юноша, рожденный в начале последняго столетия, быстро ретируется за широкие спины коллег.
Но вот новички-школьники занимают места, раскладывают перед собой новенькие тетради, очки, перчатки, карандаши, шляпы, сумки. Студентки в последний раз заглянув в зеркальце, подмазывают губки и накладывают пудру - и банкетный зал принимает необычный для себя вид детскаго класса.
Пробежав взглядом по блестящим лысинам и почтенным сединам студентов, я с некоторой робостью отмечаю, что со своими пятидесятью шесть .... т.е. я хотел сказать - со своими официальными по работе на фабрике - сорока пятью, могу считаться если не самым юным, то во всяком случае, одним из самых "зеленых". Вечно-цветущие дамы не в счет. Их счастливый возраст находится, как у знаменитой Мистингэт, в каких то совершенно неопределенных точках между 23-мя и 75 тремя.
Приятная дама в первых рядах, занимает перчатками место для опоздавшей приятельницы. Минут через 20 после начала урока, появляется весьма приятная дама и занимает оставленное ей место.
- Ах, милочка, я так торопилась и все таки опоздала. Но это меня задержала эта сплетница, Ольга Спиридоновна. Заехала ко мне на минутку в 3 часа - и сидит, и сидит и говорит и говорит... Да, между прочим, вы не можете поверить - какую она мне интересную новость рассказала? Я, собственно говоря, из-за этого и опоздала...
Обменявшись на быструю руку новостями, приятельницы раскрывают свои блещущие невинной белизной тетради, вооружаются карандашами и устремляют прилежные взоры на классную доску, на которой профессор перед этим что то долго писал. Но доска уже стерта и дамы возмущенно протестуют:
Ну, разве можно так гнать. Даже не успеваешь записывать.
Но в это время они вдруг замечают еще двух своих приятельниц, прибывших с еще большим запозданием и скромно сидящих в задних рядах. После короткой, но энергичной сигнализации сумками и перчатками, обе весьма приятные во всех отношениях дамы присоединяются, громыхая стульями, к своим подругам и уже вчетвером, с удвоенными силами, они весело щебечут о последних дамских новостях-событиях.
- Лэдис энд джентлмен. Надрывается профессор - Вы можете в классе говорить сколько вам угодно, но только на английском языке.
- А вот когда вы научите нас английскому языку, тогда мы и будем говорить по английски, а пока приходится объясняться по русски - резонно отрезает одна из дам.
- Ш.ш.ш...тише. - зверски шипит сзади какой то благонравный ученик - неужели вы на два часа не можете придержать свои языки? Даже в "Русской Жизни" была просьба не разговаривать на уроках. Газет я русских не читаю - огрызается дама. Мне Петр Иванович сказал, чтобы выучиться английскому языку, надо совершенно бросить читать русские газеты и книги.
- Лучше бы вам Петр Иванович сказал, чтобы вы не разговаривали на уроках.
- Я с вами не разговариваю, значит вам и не мешаю, а вот вы сами всем мешаете - шипите, как гусак, на весь класс.
- Отбив все нападения своей неопровержимой логикой, дамы успокаиваются и уже не обращая внимания на своих врагов, мирно предаются дружеским разговорам.
- Ис диз э класс рум? - Старается перекричать всех профессор.
- Но, диз ис нот класс рум. Диз ис э ти рум.- отвечает одна из постоянных посетительниц чашек чая.
- А вот кстати напомнили - обращается студент с розовым оттенком носа, к своему соседу - скажи, пожалуйста, где можно купить порядочнаго рома? Нигде не могу найти. Какую марку не возьмешь - все та же дрянь, только наклейки и цены разные. А я положительно не могу пить чай без хорошаго рома.
Насчет рома не скажу - оживляется дремавшая солидная лысина - а вот "отечественную" нашел. И случайно: прохожу, смотрю - стоит она в витрине, голубушка, и белой головкой мне улыбается. Она самая, уважаемаго Петра Смирнова произведение. Так Родиной и запахло. Веришь, аж слеза прошибла.
- Хау мени фортин майнус файв? - Спрашивает профессор у почтеннаго вида седого студента.
- Фортин майнус файв ис эйт - с гордым видом рубит студент, очевидно весьма довольный, что эму представился случай отличиться.
- Не совсем так - улыбается профессор - найн.
Т.е. как же это найн? - начинает подсчитывать студент уже по русски. 14-5 почему же 9.? И вдруг конфузится, густо краснеет и смущенно бормочет:
Тьфу ты пропасть. 10 лет математику в гимназии преподавал - и вот, нужно же было сейчас так осрамиться.
- Хау олд ар ю лэди? - Обращается профессор к одной из весьма приятных дам.
- Аи эм нот олд - возмущается лэди - Аи хэв...всего...тертиэйт йирс
Ты не поняла, он не говорит, что ты старая, а спрашивает сколько тебе лет - толкает ее приятельница.
- Ну нет. Я отлично поняла - возмущается уязвленная в самое больное место дама - он так и сказал мне по английски: как вы стары. Не мог придумать умнее разговора. Тоже... профессор.
- Прошу записать слова к следующему уроку, говорит профессор и пишет их на доске.
Головы с задних мест поднимаются, вытягиваются, выкручиваются, но увидеть, что написано на доске трудно: в первых рядах на дамских шляпках развеваются, как флаги на национальных торжествах, всевозможные перья, закрывая всю доску.
- И где они повыдирали эти дурацкие перья - возмущается какой то женоненавистник, в задних рядах.
В 9 часов учащаяся молодежь шумной, веселой толпой выбегает с урока. Подошедший автобус наполняется до отказа русскими школьниками и шумным, русским говором. Приятные и весьма приятные дамы оживленно щебечут, продолжая обмениваться недосказанными на уроке новостями. Бывший преподаватель математики сокрушенно оправдывается в своей математической ошибке.
Вы поймите, Иван Семенович, как мне неудобно - повторяет он в десятый раз - ведь перед всем классом. Могут подумать, что я вообще неграмотный человек, от 14-ти 5 не могу отнять. А я ведь Петербургский Физико-Математический факультет кончил. 10 лет в Тверской 1-й классической гимназии математику преподавал.
- Ну, на одну единицу ошиблись, это ничего - успокаивает сосед - с этой математикой часто и не такие ошибки бывают. Вы Селезнева, охотника, знаете? Так он как начнет считать, сколько дичи набил в охоту, так не меньше, как раз в пять ошибется. Да что далеко ходить - моей жене уже лет 10 как за 40 перевалило, а по ее расчетам все, 37 выходит...
- Ах, как это интересно от вас услышать - неожиданно вонзается одна из весьма приятных дам, подслушавшая разговор - мне Просковья Федоровна уже второй год говорит, что ей 38-й пошел, а я признаться так и предполагала, что она в математике хи,.хи.. слабовата.
Не в меру болтливый муж бледнеет и вдруг куда то исчезает с такой непостижимой быстротой, как будто растворяется в воздухе.
Густой бас любителя хорошаго рома возмущается русскими министрами просвещения:
- Ну не идиотство-ли? Обучали нас в гимназиях и французскому, и немецкому и латыни и греческому языкам, колы ставили, мучили, а ведь кажется ясно - надо было обучать английскому...
Краем уха улавливаю шепот студенческой парочки, прижавшейся в уголку, возле меня.
... Марья Петровна. Вы никак не можете сомневаться в моих чувствах к вам...
- Да я и не сомневаюсь. Вы это самое и Анне Платоновне говорили. На прошлом уроке... Я все знаю. А у нее вставные челюсти... Между нами все кончено. И навсегда. И, пожалуйста, верните мне мой кружевной платочек, с монограммой, который вы взяли у меня на память...
Закрываю глаза, не слушаю отдельные слова, только шум говора, певучие звуки родного, русскаго языка и на одно короткое, отрадное мгновение кажется, что я никогда и никуда не уезжал из России, что еду не в Сан-Франциском "басе", а в трамвае родного города и что кондуктор сейчас рявкнет простуженным баском - Пречистенские Пруды.
Сплю неспокойно - мучают кошмары. Профессор английскаго языка спрашивает у меня урок перед всем классом, а я путаюсь, не могу вспомнить английские слова. Профессор сердито кричит, хватает меня за ухо и ставит в угол. От стыда я плачу...и просыпаюсь. Жена держит руку на моем лбу и тревожно говорит:
- Что с тобой? Ты все время говоришь на каком-то непонятном языке и всхлипываешь. И голова у тебя горячая. Не заболел-ли ты, милый.
1950 Н. Пугачев.
Сан-Франциско.
|